Хеллсинг. "Belle". Спальня леди Хеллсинг. Лунный свет, падающий из открытого окна, освещает кровать, на которой спит Интегра. Другие детали обстановки теряются в сумраке. Звучит тема из «Belle». Интегра беспокойно шевелится во сне. Появляется Уолтер со шваброй и принимается мыть пол, постепенно сужая круги вокруг хозяйской кровати. Приблизившись к своей цели вплотную, Уолтер, громко хрустнув артритными суставами, падает на колени.
Уолтер (дребезжащим дискантом):
Спит, утомившись за день до предела.
Ты на моих глазах росла и зрела…
Стыд – уж десять лет подряд меня терзает стыд,
Я пал, как Гумберт, жертвой юной красоты!..
Пусть дни и годы, не щадя тебя, летят,
Ты для меня все то же нежное дитя.
И сердце старческое жарче бьется вновь…
Угас в маразме разум, но жива любовь!
Поднявшись с колен, Уолтер в лучших традициях старых голливудских фильмов вальсирует со своей шваброй по комнате. Проснувшаяся Интегра смотрит на него с удивленным выражением на лице. Внезапно из-за сцены доносится шелест бумаги и обрывок песнопения на латыни. Испуганно вздрогнув, Уолтер бросается в темный угол и замирает там, подняв швабру над головой и прикинувшись торшером.
На сцене появляется отец Андерсон – со сверкающими клинками в руках, со сверкающим крестом на груди и со сверкающими очками на носу. Интегра в растерянности тянется под подушку за ружьем, но в этот миг Андерсон, выронив клинки, хлопается перед ней на колени, как перед алтарем.
Андерсон (хорошо поставленным в семинарии голосом):
Яд, яд греховный мне разъел всю душу.
Я воле божьей прежде был послушен
Зря – зря столько времени я соблюдал обет.
Я в искушенье впал, и покаянья нет!..
Все врут фанаты-извращенцы обо мне –
Не Алукард меня преследует во сне.
Не он, но ты, Интегра, мой тревожишь сон.
У ног твоих, как агнец, падре Андерсон…
Потрясенная Интегра роняет ружье. В это время из-за сцены доносится приближающийся звук шагов.
Андерсон (испуганно): Боже мой! Если меня застанут ночью в спальне женщины – какой будет позор для матери-церкви! (поспешно скрывается за занавеской)
На сцене появляется Люк Валентайн. В руках у него бутылка шампанского и коробка шоколада в форме сердца. Интегра протирает глаза. Склонившись в глубоком куртуазном поклоне, Люк протягивает ей свои дары.
Люк:
Как, как с тобою внешне мы похожи…
Знак, тайный знак я вижу в этом. Может,
В такт – живое сердце с мертвым попадает в такт,
И не помеха нам проклятый Алукард!
Пусть он потомственный вампир, а я лишь фрик –
Его способности не превзойдут моих!
Да молод я, зато умен не по летам,
Моя уже почти Интегра Валентайн…
Из-за сцены доносится звук каблучков.
Люк (встревоженно): Любимая, никто пока не должен знать о наших чувствах! Я сделаю тебе предложение, когда соберу новую армию упырей! (скрывается в шкафу)
На сцене появляется Виктория. Интегра, уже уловившая общую тенденцию, смотрит на нее с ужасом.
Виктория (робко ковыряя кирзачом пол):
Ой, я, кажись, зашла сюда некстати…
Злой у Интегры вид – сейчас как вкатит!
Мой, язык мой глупый мне подгадил как всегда –
Забыла я сказать, зачем пришла сюда.
Не для того, чтоб, сэр, признаться вам в любви,
Хоть для меня во всем примером стали вы!
Любую нечисть ради вас я задавлю…
Но Алукарда я вам, сэр, не уступлю!
Интегра с новыми силами берется за ружье. В это время из окна доносится пыхтение.
Виктория: Ой! Если меня здесь увидят, то могут подумать… могут подумать… могут подумать что-нибудь СТРАШНОЕ! (заползает под кровать)
Через подоконник переваливается Максвелл с букетом белых роз.
Максвелл:
Бог, знает только бог, кого люблю я.
Вздох под сутаной грудь мою волнует…
Ох! Я еретичку полюбил, как идиот,
Но на дороге чувства встал «Искариот»!..
Ужели быть не сможем вместе ты и я,
Моя прекрасная английская свинья?
О, дай лишь знак, чтоб я надеяться посмел…
И я пошлю к чертям 13-ый отдел!
Интегра действительно подает Максвеллу некоторые знаки, описывать которые мне не позволяет врожденное чувство приличия. Скажу только, что они вряд ли могут вселять надежду. Внезапно из-за сцены доносится звук шагов, сильно напоминающий знаменитую «поступь судьбы».
Максвелл (обеспокоенно): Не то чтобы я испугался… Я не испугался! Я просто не хочу делать вам компрометации! (прячется за вторую занавеску)
На сцене появляется Ян Валентайн. В руке он держит три вялые гвоздички, в соответствии с лучшими гопническими традициями похищенные на кладбище. Интегра щиплет себя за руку, но – увы! – это не сон.
Ян:
Блин, я не видел баб таких прикольных!
Сплин мною овладел, мне все отстойно,
И от сильных чувствов, типа, весь хожу больной…
Перепехнулась бы, Интегра, ты со мной!..
Меня, чувиха, сто пудов, с ума свело
Твое очками полускрытое табло!
За нежный взгляд твой, за улыбку за одну
Кому угодно глаз на ж…пу натяну!
Свет на сцене начинает меркнуть.
Ян (оглядываясь с тревогой): Это еще че за ботва? Типа, че-то мне не по себе…
Пытается залезть в шкаф. Происходит короткая, но эмоционально насыщенная сцена узнавания между братьями, после чего оба скрываются в шкафу. Свет на сцене гаснет окончательно, остаются видны только кровать и сидящая на ней Интегра. Внезапно по всей сцене во тьме загораются сотни красных глаз. Из мрака выступает Алукард – дьявольски красивый и дьявольски романтичный.
Алукард:
Смерть разделяет нас с тобой, Хозяйка…
Сметь я могу лишь есть тебя глазами,
Ведь отвергла ты мой дар решительной рукой,
Желая после смерти обрести покой!..
Я обречен жить вечно, помня и скорбя,
Зачем бессмертье мне, коль рядом нет тебя…
Я б душу продал ради милого лица,
Но, к сожаленью, нет души у мертвеца.
Интегра (и Автор вместе с ней) вытирает краем пододеяльника обильно струящиеся розовые сопли.
Интегра (дрогнувшим голосом): Алукард!..
Алукард: Интегра!..
Писк из-под кровати: Хозяин! Хозяин, а как же я?!
Алукард (сильно вздрогнув): Полицейская?! Что ты делаешь у Хозяйки под кроватью?
Из шкафа выпадают мутузящие друг друга братья Валентайн.
Алукард: Что?! И Валентайны тоже здесь?
Ян (сидя верхом на Люке): О белозубый красноглаз, не будем лохматить бабушку! Давай, тебе сисястую, нам с братом очкастую, и нет базара!
Люк (из-под Яна): Мой недостойный брат, как смел ты назвать мою возлюбленную Интегру «очкастой»? Я вынужден буду набить тебе лицо!
Андерсон (в ярости срывает занавеску и топчет ее): Я сейчас вам обоим набью лицо, упыри-самоучки!
Алукард: Ну конечно, куда же без католиков?
Максвелл: Так вот, падре, где вы проводите ночи! А говорили, в посте, в молитвах… Стыдно, стыдно, отец Андерсон!
Андерсон: На себя бы посмотрели, отец Максвелл!
Уолтер (из-под швабры): Ходют-ходют, католики проклятые, а потом бумага в туалете пропадает!
Алукард: Уолтер? И ты тоже?!
Уолтер: А что, собственно, Уолтер? Чуть что – сразу Уолтер! Почему всем можно, а мне нельзя?
Алукард: Никому нельзя! Все пшли вон из хозяйской спальни!
Люк: Сам-то че тут делаешь?
Алукард: Я главный герой!..
Все: Ну вот и хватит с тебя!
Алукард (доставая пистолеты): На выход, я сказал!
Далее следует некрасивая сцена, описывать которую я не берусь по причине врожденного человеколюбия. Скажу только, что в воздухе свистят пули, ножи, Библии, отстреленные и отрезанные уши, гарроты, швабра, базука, которую Виктория использует как холодное оружие, и бутылка с отбитым дном – скромный вклад Яна Валентайна в общее дело. Интегра yаблюдает батальную сцену и постепенно багровеет. Наконец ее нервы не выдерживают.
Интегра: СТОЯТЬ!!!
Все замирают – получается немая сцена не слабее ревизоровской.
Интегра (поднимается на кровати и гордо одергивает ночную рубашку):
«Search & destroy» моим девизом стало.
Ночь, смотрит ночь в окно – как я устала…
Дочь такого рода честь семьи хранить должна,
Но сколь желанны мне покой и тишина!..
Идите в ж…пу, задолбали, вашу мать!
Ни днем, ни ночью нет возможности поспать!
Кругом одни уроды, взгляд куда ни кинь!
Подите вон, во имя Господа! Аминь!
Занавес.
